Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило - Страница 48

По мнению автора, принадлежность Шило (Таврина) к аппарату советских спецслужб, даже с учетом перечисленных настораживающих моментов, все же является наиболее вероятным объяснением его предыстории и обстоятельств перехода к противнику. Похоже, что в действительности будущий террорист СД получил специальную подготовку еще в предвоенный период (скорее всего, в ШОН УПО), а на фронте в плановом порядке был заброшен через линию фронта в качестве агента советской разведки. При этом он мог быть агентом достаточно высокого уровня, возможно, даже спецагентом на уровне знаменитого Н. И. Кузнецова («Колонист»), хотя и с совершенно отличной от него судьбой. В противном же случае остается только предположить, что все руководство и штабы 1196-го стрелкового полка, 395-й стрелковой дивизии и их разведорганов, а также, возможно, разведорганов армии или даже фронта вкупе с контрразведкой одновременно сошли с ума. По мнению автора, эта возможность выглядит менее вероятной.

Третья версия является разновидностью второй, и к ней следует отнестись с большой осторожностью. Безусловно, в практике органов госбезопасности встречались и встречаются ситуации восстановления работы с вышедшим из-под контроля агентом, но в данном случае такой поворот событий маловероятен. Восстановление работы с Шило (Тавриным) в данном случае могло иметь место лишь под принуждением, а это заведомо исключало возможность его направления к немцам с разведывательной миссией из-за крайней ненадежности подобных агентов. По мнению автора, от этой версии следует отказаться.

Противники предположения о принадлежности Таврина к негласному аппарату советских спецслужб обращают внимание на отсутствие упоминания об этом в открытых материалах дела и иных документах. Однако система учета агентуры в СССР в поздний период Великой Отечественной войны исключала попадание в уголовное дело информации о принадлежности подследственного к агентурному аппарату госбезопасности, военной разведки, военной контрразведки, разведки погранвойск и т. д. Рассмотрим механизм ее действия в данном аспекте.

Любой арестованный подлежал обязательной проверке по учету агентуры, для чего оперативное подразделение госбезопасности, осуществившее арест (уточним, не задержание, а именно арест), направляло в учетно-архивный отдел «А» НКГБ СССР или соответствующие подразделения НКГБ союзных республик, краев или областей требование, в графе «Цель проверки» которого проставлялась литера «а». Параллельно аналогичное требование направлялось и в систему НКВД, но в нем уже цель проверки не указывалась. В случае, когда арестованный мог проходить под несколькими фамилиями (Шило, Таврин и т. д.), на каждую из них составлялось отдельное требование. Базисные принципы конспирации категорически запрещали создавать даже малейшую угрозу расконспирирования действующего негласного аппарата, поэтому учетные подразделения при установлении факта пребывания проверяемого в списках действующей агентуры ничего об этом не сообщали запрашивавшему, а ограничивались проставлением на оборотной стороне его требования штампа «Проверка произведена». Такой же штамп ставился и в случае отсутствия проверяемого лица в агентурном аппарате как на момент проверки, так и в прошлом, поэтому даже в случае попадания исполненного документа в посторонние руки расконспирирование исключалось. Но в первом случае подразделения «А» до выдачи ответа направляли письменные уведомления в оперативные отделы, в которых состояли на связи проверяемые, о том, кто, когда и с какой целью их проверяет. Эти уведомления регистрировались в специальных журналах и потом приобщались к личным делам проверявшихся по учетам агентов с отметкой о том, какие меры были приняты в связи с этим. На практике получивший такое уведомление мог оставить его без ответа или же ответить по месту запроса, что по данному поводу следует обратиться в такое-то оперативное подразделение к такому-то работнику. В обоих случаях запрашивавший понимал, что предмет его запроса был агентом, резидентом, содержателем конспиративной или явочной квартиры, входившим в негласный аппарат госбезопасности. Однако, по большому счету, это ничего не меняло. Если только арестованный оперативный источник не имел совершенно особой ценности, вступал в действие принцип, согласно которому принадлежность к агентурному аппарату не освобождала его от уголовного наказания.

Порядок уведомлений о лицах, ранее состоявших в агентурном аппарате (к каковым, скорее всего, относился и Таврин), был иным. Подразделения «А» НКГБ в этих случаях выдавали краткую справку: «Личное дело архивный № …» без сообщения иных подробностей. Однако в любом случае никакая справка, никакой документ, расшифровывающий действующего или бывшего агента, не могли быть приобщены к уголовному делу, за исключением случаев, когда это было необходимо для изобличения лица в его преступной деятельности. Даже прокуратура не имела доступа к материалам личных и рабочих дел агентов, а в исключительных случаях, когда эти данные должен был увидеть прокурор, осуществляющий надзор за следствием в органах госбезопасности, его знакомили с ними в помещении НКГБ без права делать выписки.

Отдельный, самостоятельный учет агентуры велся в органах военной разведки, пограничной разведки и военной контрразведки. Агенты органов госбезопасности, призванные в ряды Красной Армии, помимо их личных и рабочих дел, учитывались также в дополнительных карточках учета агентуры (ДКУА), которые передавались в соответствующие подразделения военной контрразведки. В эти спецслужбы и оперативные органы надлежало давать самостоятельные запросы, но процедура в общем была идентична описанной.