Перечисленные факты и умозаключения позволяют с высокой степенью вероятности предположить его принадлежность по состоянию на май 1942 года к агентурному аппарату именно 4-го управления НКВД СССР или же оперативно подчиненного ему 4-го отдела Управления НКВД по Калининской области. При этом характер контрразведывательной направленности полученного Тавриным задания хотя и скрыт за соответствующей моменту дезинформационной операцией, но явно прослеживается в его последующих действиях. Все это прекрасно вписывается в общую линию действий на данном направлении, позднее почти полностью перехваченную военной контрразведкой у НКГБ. Ее четко и стройно описала справка 2-го отдела УКР «СМЕРШ» 3-го Белорусского фронта о результатах зафронтовой работы за период с 1 октября 1943 г. по 1 апреля 1944 г.
«Характер заданий зафронтовой агентуре обуславливается объектом, куда намечено внедрение агента, объективными возможностями последнего и личными данными.
Агентуре, направляемой в разведывательные органы противника… в большинстве случаев даются задания по созданию агентурной базы в данном разведоргане путем вербовки конкретных просоветски настроенных лиц из официального состава и обслуживающего персонала для склонения разведчиков, не имеющих намерения выполнять заданий немцев, на явку с повинной в советские органы и сбора сведений о подготовляемой и подготовленной агентуре.
<…>
В задание всех направляемых агентов, как правило, входит сбор контрразведывательных данных об официальном и негласном составе разведывательных, контрразведывательных и полицейско-карательных органов противника.
Как правило, при направлении агентуры в тыл противника, исключая перевербованных немецких агентов, она инструктируется о поведении не только в том объекте, куда намечается внедрение агента, но и по другим линиям — на случай, если агент попадет в лагерь военнопленных, разведку, контрразведку, карательные формирования и т. п.»
Как видим, практически все в линии поведения Шило-Таврина на первом этапе пребывания в немецком плену вписывается в эти обозначенные рамки.
Впрочем, в данном случае возможен и некий компромиссный, своего рода промежуточный вариант. Как раз весной 1942 года существовало достаточно тесное взаимодействие в агентурных операциях между разведорганами Красной Армии и НКВД. В частности, в мае и июне данного года хорошо документированы факты совместной заброски глубинных разведчиков 4-м отделом НКВД Крыма и разведотделом штаба 47-й армии, в первую очередь именно с целью дезинформации противника. Притом агентура зачастую использовалась с заведомым расчетом на ее неизбежный провал и попадание к противнику соответствующих дезинформационных сведений и документов. Известно, например, сознательное жертвование агентом НКВД Я. И. Кацыкой «ради внедрения легенды о подготовке нашими войсками десанта в июне — июле 1942 года». Все это неизбежно наводит на параллели с рассматриваемым в данной книге делом.
Далее следует выяснить, кто именно занимался практической стороной переброски Таврина через фронт. Вне зависимости от того, являлся ли он агентом центрального аппарата наркомата или УНКВД, перебрасывать его должны были силами оперативного пункта, созданного УНКВД на линии фронта. Эти разведорганы обслуживались пятью или шестью оперативными работниками разведотдела областного управления с радистом и предназначались для обеспечения связи с партизанскими отрядами, разведгруппами и переправки отдельных агентов, групп и отрядов через линию фронта. Способами доставки являлись парашютный, посадочный или, как в нашем случае, проникновение по земле через линию фронта. Последнее могло осуществляться скрытно или же в открытую, под видом перебежчика. Пункты всегда действовали в хорошей связке с армейскими разведорганами, без содействия которых у чекистов возникала масса проблем. Если агенты-одиночки еще как-то могли просачиваться через фронт относительно спокойно, то с проходом диверсионных и разведывательных групп без такого согласования зачастую возникали проблемы, вплоть до удара по ним советской авиации на территории противника. Во избежание этого все групповые переброски совершались только с ведома и разрешения начальников разведотделов штабов соответствующих армий. Ситуацию с переходом к немцам офицера, находившегося в разведке, переправочный пункт также должен был осуществлять только во взаимодействии с разведотделом воинской единицы, направлявшей данную группу через фронт. Командир подразделения получал соответствующий инструктаж от представителя разведотдела армии. После выполнения боевой задачи разведчики немедленно уходили, поскольку якобы добровольно сдавшийся в плен перебежчик должен был сообщить о них немецкому командованию.
Подытоживая все сказанное, с достаточно высокой степенью достоверности можно предположить, что переход к противнику командира пулеметной роты 1196-го полка 359-й стрелковой дивизии старшего лейтенанта Петра Ивановича Таврина в действительности, скорее всего, являлся операцией по заброске агента, проведенной либо 4-м отделом НКВД СССР, либо 4-м отделом УНКВД по Калининской области с использованием возможностей разведуправления Калининского фронта и отчасти в его интересах. Похоже, что дальнейшее развитие событий оказалось для советской контрразведки совершенно неожиданным.
По ту сторону фронта после отбытия из прифронтовой полосы Таврина, как и любого добровольно сдавшегося, прежде всего должны были отделить от остальных пленных, путь которых в 1942 году также лежал в ближайший лагерь сбора военнопленных (Auffangslager, он же ауфлаг). Но там перебежчики содержались в отдельном бараке, без права контакта с остальными военнопленными. Таких лагерей в тыловой зоне 9-й полевой армии вермахта было два, оттуда пленные через фронтовой сборный лагерь (фронт-шталаг, Frontstammlager fuer Gefangene) отправлялись в расположенный далее в тылу дулаг — транзитный или пересыльный лагерь (Durchgangslager). Все эти учреждения находились в подчинении командований охранных дивизий и тыловых районов групп армий, то есть относились к действующей армии.