Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило - Страница 54

Лагерная карта Жиленкова

Как мы помним, Таврин, пользуясь традиционной легендой, назвался сыном дореволюционного армейского полковника (с его собственных слов) и утверждал, что перебежал к противнику из-за преследований со стороны властей, в том числе и по национальному признаку (как указано в трофейных документах). Однако провести немцев было трудно, они прекрасно знали, что действительно преследуемые советские граждане получали от власти не офицерские звания и секретные допуски, а нечто совершенно противоположное. Судя по всему, в провале Таврина, повлекшем его перевербовку СД и все дальнейшие связанные с этим события, существенную роль сыграл шаблон, по которому зачастую составлялись легенды забрасываемых агентов в начальный период войны. Германская контрразведка уже привычно отфильтровывала и раскрывала перебежчиков, которые заявляли о своем дворянском, кулацком или ином сомнительном с точки зрения советской власти происхождении, либо уверяли следователей, что они или их родственники в свое время пострадали от репрессий или принадлежат к угнетаемой этнической группе. Немцы не могли не заметить, что Таврин, скорее всего, лжет — возможно, из корыстных соображений, а возможно — по заданию советской разведки. В любом случае следовало присмотреться к нему поближе, не совершая резких маневров. Трудно сказать, анализировала ли лагерная оперчасть его не подтвердившиеся показания относительно наступательных планов Красной Армии в районе Ржева, но если да, то они не могли не послужить серьезным демаскирующим признаком. Из документов не следует, что у немцев Таврин утверждал о своем пребывании в составе разведгруппы. Скорее всего, он отрекомендовался одиночкой, но это тоже неясно. Если он в немецком плену все же заявлял о том же, что и на допросе в Москве в сентябре 1944 года, это должно было еще более усугубить недоверие к нему. Контрразведчики не могли не обратить внимания также и на нетривиальное направление в зафронтовую разведку командира пулеметной роты (или даже батальона — если ложь Таврина к этому моменту еще не была раскрыта). Точнее, данный факт следует именовать демаскирующим признаком, окончательно разрушившим легенду прикрытия Таврина.

Признанные мастера оперативных игр и наступательной контрразведки, немцы повели себя так, словно поверили перебежчику безоглядно. Мы не знаем, решили ли они перехватить инициативу у своего противника, или же просто избавились от чужого агента, отправив его в лагерь военнопленных. В любом из этих двух вариантов развития событий его направление в лагерь было неизбежным. У нас нет никакого документального подтверждения информации о том, что для начала Таврина завербовали в лагерные осведомители, как это утверждается в ряде работ по данной теме. Зато имеется надежное документальное опровержение этого факта. На множестве карт советских военнопленных можно видеть красный штампик «Abwehrkartei», то есть «Картотека абвера». Это не означает, что все их обладатели являлись агентами лагерных оперчастей, поскольку в картотеке абвера числились не только негласные сотрудники, но и иные военнопленные, представлявшие интерес для военной разведки. Такая система в полном соответствии с канонами обращения с негласной агентурой эффективно маскировала агентов даже перед неоперативными работниками лагерной администрации, поскольку на их картах отметки «Abwehrkartei» проставлялись неукоснительно. На дошедших до нас картах перебежчика соответствующие отметки отсутствуют.

Думается, никаким осведомителем Шило-Таврин становиться не захотел, что вполне объяснимо, поскольку это изначально лишило бы его в дальнейшем шанса на выход из лагеря для других занятий. Тем не менее, судя по заключению Главной военной прокуратуры, в судебном деле такие утверждения имеются, хотя и ничем не подтверждаются. Сам же Таврин всегда категорически отрицал это:

«Вопрос: — Чем вы заслужили столь большое доверие германской разведки?

Ответ: — Это мне неизвестно.

Вопрос: — Вы говорите неправду. Такое большое доверие германской разведки вы могли заслужить только своей активной предательской работой.

Ответ: — Нет, предательской работой я не занимался. Видимо ГРЕЙФЕ доверил мне это задание потому, что меня соответствующим образом рекомендовал ему Жиленков».

Вероятно, стремившийся, по известному выражению, «заострить материал» следователь просто был убежден в неизбежности сотрудничества Таврина с оперчастью лагеря и не потрудился выяснить все досконально. А сделать это можно было легко и просто, поскольку в пределах досягаемости НКГБ/МГБ после войны имелся как минимум один важный и авторитетный свидетель. 1 марта 1942 года под Ржевом в немецкий плен попал раненый командир попавшей в окружение 246-й дивизии генерал-майор И. И. Мельников. Он был человеком необычной судьбы: бывшим офицером Российской императорской армии, затем красным командиром, арестованным в 1937 году и выпущенным ввиду отсутствия состава преступления, дослужившимся до командира стрелковой дивизии, попавшим в плен и успешно прошедшим спецпроверку «СМЕРШа», восстановленным в звании и мирно скончавшимся в преклонном возрасте в 1972 году. Существует не проверенная автором информация о наличии в материалах дела показания Таврина о том, что он работал с ним по заданию немцев в хаммельбургском офицерском лагере (офлаг ХIII D). Генерал произвел на него прекрасное впечатление, бывший агент сообщил, что он очень уважал Мельникова «за его простоту, доброту и почти отцовские советы. Он не был кичлив, как многие другие советские генералы, к тому же был старше всех по возрасту и пользовался всеобщим уважением». Правда, судить обо всем этом мы можем исключительно со слов автора статьи. Нам неизвестен факт допроса следствием по «делу Таврина» бывшего командира 246-й дивизии, хотя тот, совершенно очевидно, мог рассказать немало существенного, тем более что Мельников входил в состав руководства подпольного комитета сопротивления лагерной администрации. Во всяком случае, в перечне ГВП об этом упоминания нет, и, скорее всего, по неизвестной причине следствие действительно не сочло нужным допросить генерала.